| Текст: | 27 апреля 1957 Дорогой Алексей Андреевич, я высказать Вам не умею, как огорчен срывом моего участия в Вашем семинаре вчера; но, заверяю Вас, я здесь оказался без вины виноватым. Начиная с половины седьмого часа Вы бы увидели меня — по телевидению — сидящим под всеми парaми, с шляпою под рукой, в ожидании какого-нибудь сигнала со стороны Вашей молодёжи, подтвердительного или отменяющего (мне помнилось, что так и было условлено). Семинар, начинающийся в 20-00 — это был золльверт; но, честное слово, я ждал информации об истверте, чтобы (без соответственной «санкционирующей афферентации») просто не сделать глупости и не натолкнуться в унив[ерсите]те на недоумевающую мину привратника. Ваш звонок застал меня уже разоружённым, как психологически, так и телесно (без галстуха etc.); да и что мог бы я сделать, прибыв к Вам с опозданием на 40 или больше минут? Словом, Алексей Андреевич, мое первое и руководящее побуждение при писании этого письма, это — постараться рассеять в Вас какие-либо чувства досады на меня и т. п. и уверить Вас, что укрепление моих научных взаимоотношений с Вами и с тем, что Вы предпринимаете по линии объединяющих нас научных интересов, является моим горячим желанием. Конкретно говоря, я был бы рад возможности встретиться с Вами, чтобы поговорить о многом без спешки; в частности, чтоб уточнить вопросы о возможном моем литературном участии в намечаемых Вами изданиях,— о чём бегло говорилось в автомобиле, на нашем пути с семинара. Я легко сумею приспособиться к любым координатам места и почти к любому времени встречи, какие Вы назначили бы, поскольку я, на старости, тяжёл на подъем только в экспромтных случаях. Надеясь всячески, que vous ne me gardez pas la rancune (по-русски это не знаю, как сказать), остаюсь, с почтительным приветом Вашей супруге, и с совершенным уважением Ваш Н. Бернштейн |