Второго января 1962 года во двор дома 18/2 на углу Хавско-Шаболовского переулка и Хавской улицы въехал грузовик с железнодорожным контейнером в кузове. В контейнер загрузили бесчисленные связки книг, несколько десятков небольших тяжелых ящиков с камнями, несколько книжных шкафов, кровать красного дерева, письменный стол, два старинных шкафа и тридцать новеньких стульев, простых, деревянных, из гнутой ротанговой пальмы. Стулья — это единственное, что было куплено специально для переезда: стеллажи для книг и коллекции минералов, столы можно будет сделать на заказ, а без стульев на новом месте не обойтись — гости в доме будут непременно, и никак не менее тридцати человек разом. Это стиль жизни.
А на следующий день на Ярославском вокзале провожали хозяев этого багажа — родители уезжали в Новосибирск. В большой квартире сразу стало пусто. Казалось, почти вся мебель и домашний скарб остались на своих местах… Но книги и камни занимали большую часть квартиры. Трудно было привыкать к пустым стенам… В трехкомнатной квартире оставались две семьи: старшая сестра Алла* со своим мужем — Юрой Виноградовым* и четырехлетним сыном Гришей и я с мужем Юрой Богдановым* и двухлетним Андрюшей. Средняя сестра Ляля* с мужем Колей Воронцовым* и дочкой Машей в это время уже перебралась в маленькую квартирку дома сотрудников ОПМ* на ул. Гарибальди. Наши дети с восторгом гоняли на трехколесных велосипедах в большой, теперь почти пустой сорокаметровой комнате. Совсем недавно она была перегорожена на две шкафами с книгами и камнями. Когда устраивался очередной прием, их приходилось передвигать, расставлять вдоль стен… А в последние месяцы их уже и не возвращали на место.
Приемы шли один за другим. Начались они в августе. Гостями были участники V Международного биохимического конгресса, который проходил в Московском университете с 10 по 16 августа 1961 года. Впервые после многих лет существования «железного занавеса» и господства в нашей биологии лысенковщины, в Москве собрался представительный форум биологов с участием большого числа иностранцев. Центральной темой конгресса была генетика. Оргкомитет возглавлял В. А. Энгельгардт* . Мой муж, Юра Богданов, и сестра Ляля активно участвовали в подготовке и проведении конгресса. По папиной просьбе они пригласили в наш дом участников генетического симпозиума Фрэнсиса Крика* и Джима Уотсона* (будущие нобелевские лауреаты), Метью Мессельсона c женой, Эрнста Фриза и других, менее известных ученых. С «нашей стороны» гостями встречи были наши коллеги и друзья Л. А. Блюменфельд* , О. И. Епифанова (Грабарь)* , Н. В. Лучник* . В. И. Воробьев и всё наше семейство, кроме Коли Воронцова (он был в экспедиции) и мамы, которой пришлось опекать внуков на даче. Поскольку все наши зарубежные гости впервые были в Москве и никогда не видели, как живут московские профессора, они с легкостью отказались от официальных приемов и приняли наше приглашение. Надо было видеть их удивление, когда они попали в профессорскую квартиру, в которой вместе с родителями жили дети и внуки (11 человек в трех комнатах!), увидели старинную мебель и обилие книжных шкафов…
Книги сразу привлекли общее внимание. Немец Э. Фриз рассматривал старинные издания немецких поэтов: Гейне, Шиллер, Гёте… Некоторые из них были напечатаны готическим шрифтом. В послевоенной Германии они были редкостью. Французы (д-р Гудгол с женой) восхищались подборкой детских французских романов (известные «синяя» и «красная» золотые серии) и полным собранием основ математики Н. Бурбаки (20 томов на французском языке). Внимание американцев привлекли книги по генетике, особенно фотокопия английского издания учебника генетики Синнота и Денна. Ошеломляющее впечатление на всех произвели «шедевры» Лысенко. Они слышали, что какое-то «учение Лысенко» у нас есть, но что это в таких масштабах (монографии, школьные и вузовские учебники!) они не представляли. Оттащить гостей от книжных полок было трудно.
Дж. Уотсон оказался наивно-любознательным. Его интересовали все детали быта и обстановки в доме: самовар, медная ступка, ручная кофемолка, убогий холодильник «Саратов», картины русских художников на стенах (Грабарь, Левитан, Мещерин, Куриар), морские звезды, раковины и кораллы, расставленные на книжных полках… Папа с удовольствием показывал ему камни своей коллекции, рассказывал о них по-английски. Надо сказать, что, свободно владея французским и немецким языками, папа плохо знал английский и обычно стеснялся своего произношения. Но по реакции Уотсона (и других англоязычных гостей) было видно, что они его вполне понимали. Этот вечер надолго запомнился всем его участникам.
А потом начались семейные приемы. Седьмого октября отмечали пятидесятилетие папы, в ноябре — очередную годовщину свадьбы родителей, в декабре — в несколько приемов прощальные вечера… Памятный всем бывавшим в нашей квартире на Хавской огромный стол на толстых резных ножках раздвигался на всю комнату. За ним могли разместиться 30–35 человек. Нередко одновременно собиралось до шестидесяти человек, тогда приходилось стаскивать все столы из других комнат и от соседей и устраивать П¬образную конструкцию… Бывало тесно, но неизменно весело и интересно. Гости — друзья дома, папины коллеги и ученики, родственники. А их в те годы было много. В семье Ляпуновых папа был старшим среди девяти родных и сводных братьев и сестер. Двое из них (только что окончивший школу младший брат Андрей и врач-хирург Аскольд) не вернулись с войны. У остальных были семьи, дети. Всего же в московском клане семьи Ляпуновых был около ста человек. В семье Гурьевых мама была младшей среди десяти братьев и сестер. К началу 60¬х годов из них были живы семеро, но были еще племянники, внуки.
В те времена готовые деликатесы не продавали, всё готовили сами. Стол в нашем доме неизменно украшали мамины фирменные слоеные пирожки с капустой — их накануне лепили всей семьей, а то и с помощью друзей — их надо было приготовить никак не меньше, чем три-четыре сотни. Салаты намешивали в больших тазах. Коронное угощение — заливная осетрина. Она тогда была доступна, как и икра (и красная, и черная — зернистая и паюсная), и по моим воспоминаниям — не по баснословной цене. Рыбу заливали тоже накануне и на стол подавали на нескольких узких длинных блюдах. Каждый кусок украшали кружками вареной моркови, веточками петрушки (зимой для этой цели ее специально выращивали заранее, закапывая корни в горшки с цветами) и дольками лимона. Традиционно в нашем доме к столу подавали сухие грузинские вина (в большом количестве) и немного коньяка, а на десерт — крюшоны (совсем забытый теперь изысканный слабоалкогольный компот). Тосты поднимали один за другим, пили много, но никто не пьянел. От многих друзей я слышала, что в нашем доме они поняли вкус сухих грузинских вин, научились их пить и полюбили. Теперь приходится от этой привычки отвыкать: среди винного разнообразия трудно найти настоящие (не суррогатные) сухие вина, а водка на столе быстро притупляет остроту общения.